История - нескончаемый спор

Манн Ю.В. Гоголь. Книга первая. Начало: 1809-1835 годы   РГГУ 2012г. 504с. Твердый переплет,

Когда я прошлой осенью читал «Петербургские рассказы», меня поразило, насколько южанину Гоголю чужд этот стылый город на берегу Балтики, открытый всем ветрам и снегам Севера. «Землёй финнов» он именует эту страну возле устья Невы, видимо, низкое свинцовое небо, пронизывающий до костного мозга сырой ветер и густой, напитанный солёной водой снегопад напугали его, южанина, до самой глубины души. Под молчаливым напором этих стихий, как Атлант под небесным сводом, молча существовал маленький и никому не нужный Акакий Акакиевич Башмачкин, погиб телом и душою скромный художник Пискарёв, сошёл с ума недалёкий чиновник Поприщин и потерял свой нос «майор» Ковалёв. Чудеса Рудого Панька, лукавого и чубатого сказочника из укромного хутора у села Диканьки были частью Божьего Мира, даже чёрный колдуны, ведьмы и утопцы были лишь лёгкими узорами на складках бытия. Не то Петербург Гоголя – место, чуждое живой душе и ярким краскам, где весёлое, казалось бы, многоцветие большого города лишено жизни, подобно механически движущимся старикам на Сорочинской ярмарке. 

Этот плохо скрытый страх перед чужим и сказался на всём течении жизни Гоголя, и стал одним из самых важных элементов, из которых складывается его история гибели. Но так было не всегда…

Ясперс Карл. Смысл и назначение истории. Серия: Мыслители XX  века. М., Политиздат.  1991 г. 527 с. Твердый переплет. Суперобложка.  Формат 60x90/16. /,   (ISBN: 5-250-02454-8 / 5250024548)

…Последний, наверное, из историософских нарративов, которые были на слуху во времена моей учёбы, и который я прочитал лишь сейчас.

Студент, пришедший на истфак в поисках понимания истории, едва ли не сразу кидается на большие толстые книжки с броскими названиями и большим историографическим авторитетом. К примеру, одно время был в моде Макс Вебер, сейчас студенты взахлёб листают Маркса и «новых левых», в моё время на слуху были Шпенглер, Тойнби, Данилевский и… Карл Ясперс.

Первых троих, как и многие мои коллеги, я прочитал ещё в студенчестве, испытывая чувство лёгкой обиды и досады: с непривычки я потратил на них массу сил и времени, и не нашёл того, чего искал. Ясперс остался в стороне, хотя идея «осевого времени», эпохи расцвета философии и культуры в VI в. д.н.э. всё равно частенько попадала в поле зрения.

Собственно, из-за «осевого времени» я и брал в руки его книгу, пытаясь разобраться в том, что же изволил «в подлиннике» написать певец немецкого экзистенциализма.  К моему удивлению, интересующая меня тема занимала ровно 3 (три) страницы из томика толщиной более полутысячи, а книга была, оказывается, совсем о другом… Это философия существования человека, единения с Богом, поиска единства с миром «urbi et orbi»…

Антонова К. А. Бонгард - Левин Г. М. Котовский Г.Г. История Индии. Издание второе, исправленное и дополненное. М. Мысль 1979г. 607 с. Твердый переплет, обычный формат.

Является ли Индия мифом?

Странный вопрос, на первый взгляд. Индия как общность существует уже не один век, мы имеем представление о её культуре и истории, она нам кажется давней знакомой. Конечно, в прямом смысле этого слова Индия – не миф, однако является ли она единой страной? Не можем ли мы сказать, что это своего рода ориенталистский конструкт, созданный другими цивилизациями, приходящими в пределы Южной Азии, в немалой степени – Англии? Пожалуй, даже нынешние попытки индийского правительства построить «скрепы» на древнем «единстве» цивилизации явно являются продолжением ориентализма, В самом деле, ведь для индуса древности и средневековья куда важнее была принадлежность к джати и к конкретной территориальной группе, он и не должен был ощущать своего единства с так называемой «нацией», поелику таковой в Индии отродясь не было. Каждый регион отличается изрядной языковой и этнической пестротой, разница в культурных паттернах даже между соседними деревнями может быть колоссальна. 

Бурдье Пьер. Социология социального пространства .  Серия:Gallicinium. Пер. с французского Н.А. Шматко СПб.: Алетейя, 2017г. 288с. Твердый переплет, чуть увеличенный формат.

Каждый учёный-гуманитарий вынужден опираться на определенные условности и конструкты, даже если он подрывает, в конечном счёте, их базовые основы. Однако в тот момент, когда он начинает своё плодотворный (иногда) путь, он, для сохранения собственного душевного спокойствия, должен опираться на ряд понятий и идей, которые позже обязан будет отрефлексировать. Особенно это важно для социальной истории в больших масштабах, когда терминологическая и идейная путаница в трудах учёных порой приводит к ряду странных выводов.

И тут Пьер Бурдьё (1930-2001) стоит особняком. Его система подразумевает в качестве базы не конструкт а рефлексию.

Неясно? Стоит пояснить.

Молодой Пьер из крестьянской семьи Бурдьё начинал как философ, в студенческие годы штудируя труды феноменологов и французских левых, обращаясь у трудам столь же юного Маркса-гегельянца, быстро встал на позиции критики современного мирового порядка. Попав в опалу, молодой аспирант был отправлен рядовым в Алжир в разгар войны 1950-х, и получил там незабываемый опыт полевых исследований иной культуры, ударился в этнологию (регион северного Алжира Кабилия на всю жизнь остался его любимым примером) с уклоном в структурализм Леви-Стросса, а позже пришёл в социологию, где для него и началось самое любопытное и интересное.

Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы Анналов  М. Наука 1993г. 208 с. обложка, увеличенный формат.

Можно сколько угодно говорить о том «какую страну мы потеряли…», и делится сладкими рассказами о счастливом детстве, но одного не отнять – в конце 1980-х и в 90-е гуманитарная наука пережила настоящий сдвиг. От псевдопатриотических окологосударственных деятелей с экранов телевидения можно нынче слышать пренебрежительные отзывы о науке того времени, как о бесплодной, лишенной строгого, но справедливого пригляда Начальства. Но, положа руку на сердце – сколько по настоящему оригинальных и интересных работ появилось в это непростое для всей страны время! Сколько необычных подходов вводилось, сколько тем раскрывалось с разных, оригинальных ракурсов, сколько было необычных и ярких проектов? Сейчас мне и самому, чувствуя за спиной «агрессивное безразличие» многих представителей современной науки и, тем более, университетского «бомонда», сложно осознавать то желание сказать Слово, желание работать и развивать интеллектуальную культуру своей страны, ныне во многом опошленное, осмеянное и позабытое.

Согрин В. Зверева Г. Репина Л. Современная историография Великобритании.  М Наука 1991г. 232с Твердый переплет, Чуть увеличенный формат.

(Снова краткая заметка, скорее даже размышление).

В конце 1980-х, когда шло повальное наступление новых подходов в гуманитарных науках и шло всеобщее оживление дискурсивного поля, старая историография оказалась в глубокой растерянности. Я имею в виду именно официальную марксистскую историографию, ствол которой уже был существенно подрублен топором новой критики, и, не в последнюю очередь – пришествием работ «западной историографии».

(Кратко)

Здесь рассказ пойдёт, конечно, отчасти о книге, но отчасти и о её герое, судьба которого оригинальна в своей причудливости. Потомок двух великих родов, Чингисхана и Тимура (Тамерлан, вопреки живучей досужей болтовне, не был Чингизидом), Захир-ад-Дин Мухаммад Бабур потерял свою родину, и не смог вернуться на неё. Могущественный владыка, император, победоносный полководец, завоеватель, больше всего на свете хотел вернуться в родной дом, но эту мечту жизни один из самых могущественных людей своего времени не смог выполнить. 

Жизнь – причудливая штука.

Сложно сказать на самом деле, что же стало главной причиной исхода правителя из родной Ферганской долины на юг, в горы Афганистана, поскольку ситуация в Мавераннахре того времени, на рубеже XV и XVI вв. была очень неспокойная, но главной внешней силой стали кочевые орды узбеков Шейбани-хана. В двадцатилетнем возрасте падишах был вынужден осесть на окраине царства своих предков, в самой высокогорной столице мира, в Кабуле, краю до конца не покорённых горцев. Его мечты, сама судьба, даже законы литературного жанра шептали о том, что он, потомок двух великих родов, возродит империю Тимура, вернёт улусу Чагатая былое величие, осенив своей властью Андижан, Ташкент, Бухару, престольный древний Самарканд. Увы.

Мейлах М.Б. Язык трубадуров.  М. Наука, главная редакция восточной литературы 1975г. 240 с. Мягкий переплет, обычный формат.

L'autrier jost' una sebissa
Trobei pastora mestissa,
De joi e de sen massissa,
Si cum filla de vilana,
Cap' e gonel' e pelissa
Vest e camiza treslissa
Sotlars e causas de lana.
 

Ves lieis vinc per la planissa.
Toza, fi·m ieu, res faitissa,
Dol ai car lo freitz vos fissa.
--Seigner, so·m dis la vilana,
Merce Dieu e ma noirissa,
Pauc m'o pretz si·l vens m'erissa,
Qu'alegreta sui e sana.
 

--Toza, fi·m ieu, cauza pia,
Destors me sui de la via
Per far a vos compaignia!
Quar aitals toza vilana
No deu ses pareill paria
Pastorgar tanta bestia
En aital terra, soldana.
 

--Don, fetz ela, qui que·m sia,
Ben conosc sen e folia!
La vostra pareillaria,
Seigner, so·m dis la vilana,
Lai on se tang si s'estia,
Que tals la cuid' en bailia
Tener, no·n a mas l'ufana.
 

--Toza de gentil afaire,
Cavaliers fon vostre paire
Que·us engenret en la maire,
Car fon corteza vilana.
Con plus vos gart, m'etz belaire,
E per vostre joi m'esclaire,
Si·m fossetz un pauc humana
 

--Don, tot mon ling e mon aire
Vei revertir e retraire
Al vezoig et a l'araire,
Seigner, so·m dis la vilana!
Mas tals se fai cavalgaire
C'atrestal deuria faire
Los seis jorns de la setmana.
 

--Toza, fi·m ieu, gentils fada,
Vos adastret, quam fos nada,
D'una beutat esmerada
Sobre tot' autra vilana!
E seria·us ben doblada,
Si·m vezi' una vegada,
Sobira e vos sotrana.
 

Алаев Л.Б. Средневековая Индия. История: политическая, социальная, экономическая, культурная. 3-е издание. М. Ленанд. 2019г. 280 с. твердый переплет, обычный формат.

Согласно известной точке зрения ряда историософов, каждая культура имеет свой тайный язык, скрытую картину мира, которую можно познать лишь изнутри. Безусловно, фиксирование внешних, что называется, «физиогномических» особенностей «Другого» мало что даёт нам, поэтому глубокое и всестороннее изучение иных цивилизаций, в частности, цивилизаций Востока, требует погружение в контекст чужого общества, и перед нами не только стоит задача изучения, но и понимания. 

Индия… Её культура всегда у нас была популярна. Болливудские фильмы частенько крутились в советских кинотеатрах, на улицах периодически можно увидеть кришнаитских проповедников, распространяющих «Бхагават-гиту», из псевдоисторических спекуляций наиболее популярна идея близости русского языка и санскрита. В нашей науке до сих пор, несмотря ни на что, есть традиция изучения древнеиндийских памятников, за последние 30 лет продолжают выходить работы по санскритской, палийской и тамильской литературе, осуществляются переводы текстов, не за горами наконец-то полное издание многотомной «Махабхараты». 

Гребер Д. Долг: Первые 5000 лет истории.  М. Музей «Гараж», Ад Маргинем Пресс 2016г. 616 с. твердый+суперобложка, увеличенный формат.

Недавно вскользь залез в Шпенглера, в странное, но весьма занятное сочинение о конце Европы, и заметил интересное, скорее всего, интуитивное прозрение автора. Идею антиномии «судьбы» и «казуса», общего хода господствующей тенденции и усилиям конкретных людей, или вообще отдельного индивида, быть может, отдельного феномена. Мысль не новая, и уже не раз и не два обсуждалась в литературе – начиная от идей «теории модернизации» и структурализма до синергетики и «теории хаоса». Эти слова мне запали в сознание, и не уходили в течении всего того времени, больше двух месяцев прочтения книги «Debt», которую написал Дэвид Гребер, претендующий на то, чтобы объяснить махом проблемы современности. Так уж вышло, что «судьба» привела нас к тому миру, в котором мы все с вами живём, но никто не отменял и ценность «казуса», индивидуального высказывания, которое является, в данном случае, орудием целого движения…